Святая Русь: энциклопедический словарь - вече

Волостью, или землею, назывался в XI-XII вв. целый округ, вмещавший в себе несколько городов. Один из этих городов считался старшим, или "великим", а другие города были только "пригородами" этого старшего города, по имени которого называлась обыкновенно и самая земля. Летописец, живший в к. XII в., отметил такое устройство Русской земли как исконное: "Новгородци бо изначала, писал он, и смоляне (жители Смоленской области), и кыяне (киевляне), и полочане (жители Полоцка), и вся власти (волости), яко же на думу, на веча сходятся; на что же старейший (города) сдумают, на том же и пригороди станут". Вече, следовательно, было формой, в которой выражалась тогдашняя государственная власть. Надо, впрочем, отметить, что вечем называли тогда вообще совещание и вообще народное собрание,  даже в тех случаях, когда и то и другое не имели своей задачей вынести какое-нибудь решающее то или иное государственное дело постановление. Но по преимуществу вече в киевское время является органом политической власти народа. Другой формой выражения государственной власти в Древней Руси был князь.

Вече правило волостью наравне с князем, и, конечно, строгого разделения власти веча и князя не могло существовать в то время. Люди тогда жили не по писаному закону, а по обычаю, одинаково обязательному и для князей, и для народа, но не вносившему никакого строгого распорядка в течение дел. Можно говорить, что вече управляло волостью, но и князь тоже ею управлял; ход этих двух управлений и определялся обычаем, причем, при всегда возможных столкновениях, немалое значение приобретало то, какие люди стояли во главе веча: очень ли рьяно стоявшие за самостоятельность веча или нет. Пожалуй, еще большее значение имело то, каков был князь легко или не легко поддающийся вечевому требованию, умеющий или не умеющий с ним ладить. Взаимные чувства народа и князя определяли все в их отношениях, как правителей. Любил народ князя, как, например, киевляне любили Мономаха или сына его Мстислава, и никаких разногласий не возбуждалось; а был князь не по нутру народу в силу своего поведения или характера, и тогда столкновения его с вечем бывали часты и не всегда оканчивались благополучно для князя. В 1146 Киевский кн. Игорь был убит разбушевавшимся народом. Когда умирал князь, горожане собирались на вече и сговаривались, кого из князей звать к себе, если ближайший по старшинству был не по нраву и если под силу было городу не допустить его к себе. Остановившись на каком-нибудь известном им князе, горожане посылали сказать ему: "Поиде, княже, к нам! Нашего князя Бог поял, а мы хощем тебя, а иного не хощем!"

Когда князь приезжал в город, вече целовало ему крест на верность, а князь целовал крест перед вечем в том, чтобы ему "любити народ и никого же не обидети".

Вот как, например, рядились киявляне в 1146 с кн. Игорем, вместо которого на вече присутствовал, замещая Игоря, его брат Святослав.

"Ныне, княже Святославе, говорили киевляне, целуй нам хрест из братом своим (за брата своего): аще кому нас будет обида, то ты прави!

Святослав на это отвечал:

Яз целую крест за братом своим, яко не будет насилья никоторого же".

Затем киявляне целовали крест Игорю.

Заключая "ряд" с князем, горожане уговаривались, какой доход должен получать князь с города, как он должен судить, сам ли или через тиунов своих, т.е. особых, князем назначенных судей; уговаривались далее о том, чтобы князь поручал управление отдельными частями страны мужам добрым и справедливым и т.п. Заключенные условия соблюдались свято обеими сторонами, и вече зорко следило, чтобы они не нарушались.

По своей форме вече было непосредственным участием народа в государственном управлении, а не через представителей. Участвовать на вече имел право каждый свободный взрослый и материально независимый горожанин. Но это право никого ни к чему не обязывало. "Людин" мог пойти на вече, а мог и не пойти, мог там стоять и молчать, мог и говорить, отстаивая полюбившееся ему мнение. Созывались веча, смотря по надобности: в одну неделю могло быть несколько вечевых собраний, а иной раз и в целый год не созывалось ни одного. Созывать вече имел право каждый "людин", но, конечно, пользоваться этим правом по капризу было опасно: можно было дорого поплатиться, и небольшие группы людей рисковали созванивать вече только тогда, когда были уверены, что вопрос, подлежащий вечевому обсуждению, важный вопрос, всем близок и всех интересует. Обыкновенно вече созывалось по почину городовой старшины или князя. Созывалось вече или по звону особого колокола, или через герольдов бирючей. Сходилось на вече обыкновенно "многое множество народа", и, конечно, такие собрания могли помещаться только под открытым небом.

Во всех городах были постоянные места для вечевых собраний, но вече могло собираться и на других местах, если это почему-либо было удобнее. Так, в 1147 киевляне собирались на вече раз под Угорским, другой у Туровой божницы, несмотря на то что у собора Св. Софии было место, издавна предназначенное для вечевых собраний: там были даже поделаны скамьи, на которых вечники могли сидеть. Случалось и так, что горожане, разделившись резко в мнениях, собирали одновременно два веча в разных местах.

Особого порядка совещаний на вече не было. Как только соберется народ и наполнит площадь, так и начиналось обсуждение дела. Конечно, не все, собравшиеся на вече, в один голос говорили и решали все дела; из всего "многолюдства" выделялись наиболее решительные, смелые и лучше понимавшие дело, они-то и вели весь разговор.

Размещались на вече люди в некотором порядке. В середине, ближе к князю и епископу и к выборной городской старшине посаднику и тысяцкому, собирались те, кто пользовался большим значением в городе или за свое богатство, или за услуги, или по преклонному возрасту. В этой сравнительно небольшой кучке и сосредоточивалось все обсуждение дела, а толпа присоединялась к какому-либо одному из мнений, и тогда оно торжествовало. Бывало, разумеется, и так, что толпа, возмущенная или раздраженная тем делом, которое обсуждалось, и пришедшая на вече с заранее решенным мнением, заставляла "лучших людей" принять то, что она принесла с собой, быть может, после долгих предварительных рассуждений по дворам и горницам. Понятно, что при таких условиях вече становилось иногда слишком шумным и беспорядочным сборищем, и тогда "людие, по словам летописи, (были) яко взбеснеша, или яко звери дикие, и речи слышати не хотяху, бияху в колоколы, кричаху и лаяху..."

При обсуждении дел никакого подсчета голосов не велось, и требовалось всегда или единогласное решение, или такое большинство, которое было бы ясно видно и без всякого подсчета голосов. Решение веча, таким образом, действительно исходило от всего города. Единогласие получалось мирным путем, если успевали сговориться и поставить на чем-нибудь одном, но если страсти разгорались, то дело решал не словесный бой, а кулаки и топоры. Никаких записей того, что происходило на вече, не велось; что касается до самого порядка совещаний, то он был изустный и не был заключен ни в какие формы. Ни председателя, ни руководителя прений не было по крайней мере, летопись совершенно не указывает на существование их. Первый вопрос предлагался вечу обыкновенно тем, кто его созвал, князем, посадником или кем иным, а затем начиналось самое совещание. Есть указания в летописях, что люди богатые подкупали людей бедных для того, чтобы они своим говором и криком на вече заглушали речи противников и способствовали проведению мнений тех, кто подкупал их.

Так как на вечевых собраниях не требовалось присутствия определенных лиц, в определенном числе, а нужно было только, чтобы присутствующие были горожане, то состав веча бывал очень непостоянен в своих решениях. Сегодня собрались в таком соотношении, что большинство высказывается за известную меру, а назавтра созвонили вече, собрались в большинстве противники принятого вчера решения, и вот принято вместо вчерашнего противоположное ему. Но даже и в тех случаях, когда вече собиралось однородное, оно настолько зависело от настроения духа подвижной массы своих членов, что очень легко меняло свои решения. Такой порядок вещей очень способствовал развитию известной партийности в среде горожан и создавал обстановку, очень способствующую развитию партийной борьбы.

Кроме избрания князя, вече, как высшее правительственное учреждение, как правительство само, решало вопросы о войне и мире. Но вопрос о войне и мире решал также и князь. Как устраивались в этом вопросе обе власти? Дело в том, что князь и вече ведали войны, так сказать, различного характера. Если князь вел войну на свой страх и риск, то вече в нее не вступалось, если же князь требовал помощи горожан, то вершителем вопроса войны или мира и с решающим голосом становилось и вече.

Летопись рисует нам не одну картину взаимоотношений князя и вече на почве вопросов войны и мира. В 1147 шла борьба между старшим внуком Мономаха, Изяславом, и его дядей, младшим сыном Мономаха, Юрием. Старинные противники Мономаховичей, черниговские Ольговичи, предложили союз Изяславу. Далее по летописи: "Изяслав созвал бояр своих, всю дружину свою и всех киевлян, т.е. вече, и сказал им:

Вот я с братией моей хотим пойти на дядю своего к Суздалю. Пойдут с нами и Ольговичи. Киевляне на это ответили:

Князь! Не ходи на дядю своего в союзе с Ольговичами, лучше уладь с ним дело миром. Ольговичам веры не давай и в одно дело с ними не путайся.

Они крест мне целовали, отвечал Изяслав, и мы сообща порешили этот поход; не хочу менять моего решения, а вы помогите мне.

Князь, сказали тогда киевляне, ты на нас не гневайся: не пойдем с тобой не можем поднять руку на Владимирово племя. Вот если на Ольговичей, так с детьми пойдем.

Тогда Изяслав решил идти один с дружиной и охотниками, кликнув клич по них:

А тот добр, кто по мне пойдет!"

Воинов-охотников собралось много, и Изяслав двинулся в поход. Но киевляне оказались правы Ольговичи нарушили крестное целование и изменили Изяславу. Положение, в котором очутился Изяслав, оказалось крайне опасным. Тогда он отправил в Киев двух посланцев Добрынку и Радила. Посланцы явились к наместнику Изяслава, его брату Владимиру, и к киевскому тысяцкому Лазарю. С посланными Изяслав так говорил брату Владимиру: "Брате! Еди к митрополиту и созови кыяне вся, ать молвита си мужа лесть черниговскых князий!"

Владимир поехал к митрополиту и созвал "повабил" киевское вече. И вот, повествует летопись, "придоша кыян много множество народа и седоша у святое Софьи. И рече Володимер к митрополиту:

Се прислал брат мой два мужа кыянины, ать (т.е. пусть) молвят братье своей.

И выступи Добрынка и Радило и рекоста:

Целовал тя брат, а митрополиту ся поклонял, и Лазаря целовал, и кыяне все.

Рекоша кыяне:

Молвита, с чим вас князь прислал?

Посланные изложили тогда то, что велел им сказать Изяслав, и от имени князя звали городское ополчение идти к Чернигову:

А ныне, братья, поидета по мне к Чернигову; кто имеет конь, ли не имеет кто, ино в лодье: ти бо (т.е. черниговцы) не мене единаго хотели убить, но и вас искоренити".

Таким образом, требуя помощи горожан, князь указывает, что теперь поход не его только личное дело, но и дело города.

Вече зашумело:

"Рады, что Бог избавил тебя и братии наших от великой напасти. Идем по тебе и с детьми, как ты того хочешь".

Но тут поднялся один человек и сказал:

"Хорошо. Пойдем за князем, но подумаем и вот о чем. У нас здесь сидит у св. Феодора (т.е. в монастыре) враг нашего князя Игорь. Помните, как восемьдесят лет тому назад отцы наши вывели не из монастыря, а из темницы князя Всеслава и посадили его на место Изяслава Ярославича, и что было, когда вернулся Изяслав. Как бы не случилось и теперь того же. Мы уйдем к Чернигову, а сторонники Игоря призовут его и сделают князем. Пойдем, сначала убьем Игоря, а потом и двинемся к Чернигову".

Против этого предложения восстали и митрополит, и тысяцкий Лазарь; говорили против же старый тысяцкий Владимир и некто Рагуйло. Но толпа не слушала их и пошла убивать Игоря.

Война, начатая с согласия веча, прекращается, если народ потребует заключения мира. В таких случаях вече властно говорило князю: "Мирися или промышляй о себе сам".

Точно так же, если князь хотел мириться против воли вече, то слышал такой ответ: "Аще ты мир даси ему, но мы ему не дамы!"

Во время похода князю тоже приходилось считаться с желаниями городского полка. В 1178 князь Всеволод не хотел брать приступом город Торжок. Это возбудило неудовольствие городского полка: "Мы не целоваться с ними приехали, сказал полк, они, князь, лгут Богу и тебе!" и город был взят приступом.

Так сосуществовали в правительстве киевских времен два начала князь и вече. Легко заметить, что сосуществование их покоилось на единении их, на их согласии, которое создавалось на почве нужды друг в друге и иногда оформлялось даже договором с крестным целованием. Права обеих частей правительства были, в сущности, одинаковы. Но князь существовал и проявлялся постоянно, вече же созывалось не всегда, действовало с перерывами. В силу одного этого такие постоянные дела, как суд, управление, конечно, должны были более сосредоточиваться в руках князя, и вече почти не вмешивалось в них. Оно требовало от князя правого суда, но жаловаться вечу на суд князя было не в обычае. Но, оставаясь постоянно во главе текущих дел, князь не был избавлен от известного контроля своих деяний со стороны веча. Этот контроль устанавливался сам собой в силу гласности и несложности всех дел тогдашнего государственного строительства, а затем он обеспечивался участием лучших горожан и избранной городской старейшины в постоянном совете князя, в его думе с дружиной.

Торговый город тех времен был в то же время известной военной организацией; как купец тех времен был одновременно воином и не мог быть купцом, не будучи воином, так и весь город был устроен на военную ногу. Для устройства торгово-военных экспедиций и артелей древнерусский город составлял полк, или тысячу. Эта тысяча делилась на сотни и десятки по улицам. Во главе всей тысячи стоял избранный начальник ее тысяцкий, во главе сотен и десятков избранные же сотники и десятские. Кроме тысяцкого, летописи упоминают еще одно высшее должностное лицо  в городе посадника. Можно думать, что посадником называли лицо, замещавшее князя в его отсутствие, как судью и управителя. Посадником мог быть родственник князя, назначенный им на эту должность с согласия веча или даже избранный прямо вечем человек из "людей", когда князя вообще не было у города. В таких случаях тысяцкий являлся как бы военным начальником, а посадник гражданским управителем и судьей города. На обязанности тысяцкого лежала и охрана внутренней тишины и спокойствия города, его полиция. Посадники и тысяцкие, отбывшие свою должность, именовались почетным названием "старых" посадников и "старых" тысяцких, тогда как посадник и тысяцкий, находившиеся в должности, назывались степенными от той "степени", или возвышения, на вечевой площади, на которой они стояли во время вечевого собрания, руководя им или давая ему объяснения.

Вся эта городовая старшина, избранная всегда из лучших, наиболее уважаемых, сильных и богатых горожан, конечно, находилась в постоянном деловом общении с князем. Князь в своих делах по суду и управлению в силу уже одних личных удобств должен был справляться с мнениями и жалованиями этих "старцев градских". Об участии их в совете князя известно еще из времен кн. Владимира. Вместе с наемными слугами князя, с людьми, порядившимися ему на службу, с дружиной князя старцы градские составляли княжескую думу. "Бо Владимир, говорит летопись, любя дружину и с ними думая о строе земленем, и о ратех, и о уставе земленем". По летописи, вопрос о принятии христианства кн. Владимир решил по совету с дружиной и старцами градскими. Участвуя в совете князя, избранная городовая старшина тем и поддерживала единение князя с вечем; избранные из людей сильных и влиятельных, эти старцы градские, с одной стороны, могли властно заявлять князю желания и настроения веча, а с другой, подкрепляя своим авторитетом князя, в совете которого участвовали, они могли влиятельно ратовать за него на вече и поддерживать его перед народом.

С. Князьков