Советский философский словарь - христианство

Возникновение и распространение раннего X. происходили в условиях углублявшегося кризиса антич. цивилизации, основанной на рабовладении, и упадка её ценностей: гражд. этики, дополнявшейся презрением к чужакам и игнорировавшей духовные запросы индивида; филос. рационализма, сдавшего позиции под натиском астрологии, неопифагорейства и т. п. проявлений оккультизма; наконец, антич. мировоззрения в целом, к-рое, по замечанию Ф. Энгельса, было «...по существу абстрактно, всеобщие, субстанциально...» (Маркс К. иЭнгельс Ф., Соч., т. 1, с. 604) и не отвечало новому уровню человеч. самосознания. Отказываясь от политич. активности, X. избрало путь «...внутреннего спасения от испорченного мира...» (Энгельс Ф., см.тамже, т. 19, с. 314); грубой чувственности паразитич. верхов и деморализованных низов оно противопоставило принцип аскетизма; высокомерию господ и сановников, культу славы призыв «будь из всех последним и всем слугою» (Евангелие от Марка 9, 35) и обещание «будут первые последними и последние первыми» (в евангелиях неоднократно). Раннехрист. общины имели много сходства с товариществами и культовыми сообществами, характерными для быта Рим.империи; но в отличие от последних они приучали своих членов думать не только о своих нуждах и локальных интересах, но о (мистически понятых) судьбах всего мира. Раскинутые по всей империи и за её пределами общины ощущали своё единство как члены «вселенской» церкви. «Отрицая ... все национальные религии  и общую им всем обрядность, и обращаясь ко всем народам без различия, христианство само становится первой возможной мировой религией» (Энгельс Ф., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 19, с. 313). В этом отношении была особенно важна победа универсалистской тенденции над иудеохристианством, державшимся за обрядность иудаизма.

Администрация цезарей долго рассматривала X. как полное отрицание офиц. идеологии, инкриминируя христианам (обычно выходцам из презираемых низов общества) «ненависть к роду человеческому»; отказ участвовать в языч. религ.-политич. церемониях (прежде всего в культе императора) навлекал на христиан репрессии. Влияние этого факта на мировоззрение и специфич. эмоциональную атмосферу X. оказалось глубоким и универсальным: лица, подвергшиеся за свою приверженность X. казни («мученики») или заключению и пыткам («исповедники»), первыми в истории X. почитались как святые, идеал мученика (соотнесённый с образом распятого на кресте Иисуса Христа) стал центр. парадигмой христ. этики, рассматривающей весь мир как стоящий под неправой властью «князя мира сего» (сатаны), а должное поведение как драматич. конфликт с миром и непременно принятие страдания. Однако позиция пассивного сопротивления рим. государственности (Тертуллиан: «для нас нет дел более чужих, чем государственные») уже в этот период сосуществует с тенденциями к лояльности по отношению к существующему порядку во всём, кроме вопросов веры («противящийся власти противится божьему установлению», Рим. 13, 2); тенденции эти усиливались по мере того, как в христ. общинах возрастал удельный вес состоят. членов. Кроме того, космополитизм империи был созвучен универсализму X., обращающегося ко веем людям; христ. полемисты 2-3 вв. (т. н. апологеты) призывали к примирению между церковью и империей. Так же двойственно отношение раннего X. к греко-рим. культурной традиции. Христ. авторы в резких выражениях критикуют самоцельные дискуссии философов, внеш. характер риторич. образованности, гедонизм поэзии, музыки, театра и пластич. иск-в, а также связь всего этого с языч. культом. С др. стороны, историч. облик X. навсегда получает отпечаток греко-рим. культуры: особенно велика роль антич. филос. идеализма в формировании понятийного аппарата христ. догматики.

X., как и ислам, наследует созревшую в иудаизме идею единого бога, обладателя абс. благости, абс. знания и абс. могущества, имеющего свою причину в себе самом, по отношению к к-рому все существа и предметы являются его творениями: всё создано богом из ничего. Бог не нуждается в мире и сотворил его не в ходе к.-л. необходимого процесса, но в свободном акте воли. Личностное понимание абсолюта, свойственное библейской традиции, доведено в X. до новой стадии, что выражено в двух центр. догматах X., составляющих его важнейшее отличие от иудаизма и ислама триединства и боговоплощения. Согласно догмату триединства, внутр. жизнь божества есть личное отношение трёх «ипостасей», или лиц: Отца (безначального первоначала), Сына, или Логоса (смыслового и оформляющего принципа), и св. Духа («животворящего» принципа). Сын «рождается» от Отца, св. Дух «исходит» от Отца (по правосл. учению) или от Отца и Сына (по католич. учению), но как «рождение», так и «исхождение» имеет место не во времени, а в вечности: все три лица существовали всегда («предвечны») и равны по достоинству («равночестны»). Христ. доктрина требует «не смешивать лиц и не разделять сущности»; в чётком размежевании уровней сущности и «ипостаси» специфика триединства в X. сравнительно с триадами др. религий и мифологий (напр., тримурти индуизма). Учение о Троице, установившееся в т. н. тринитарных спорах 4 в. (в полемике с арианством), принимается большинством христ. церквей и групп.

Образ посредника между божеств. и человеч. планами бытия известен самым различным мифологиям и религиям. Однако Иисус Христос не есть полубог, т. е. промежуточное существо ниже бога и выше человека: согласно догмату боговоплощения, он совмещает в личностном единстве всю полноту как божеств., так и человеч. природы («не через смешение сущностей, но через единство лица», текст «Quieumque», 4-5 вв.). Боговоплощение понимается как еджнократное отсюда значение историч. времени, к к-рому прикреплено явление надвременного (историч. датировка в символе веры «при Понтии Пилате»; мистич. периодизация истории человечества время «до рождества Христова» и «после рождества Христова», обстоят. членение времени от сотворения мира до страшного суда в ср.-век. христ. теологии).

Ситуация человека мыслится в X. крайне противоречивой. Человек сотворён как носитель «образа и подобия» бога; в этом изначальном состоянии и в конечном замысле бога о человеке мистич. достоинство принадлежит не только человеч. духу (как в антич. идеализме, в гностицизме и манихействе), но и телу. «Грехопадение» (первый акт непослушания богу, совершённый первыми людьми) разрушило богоподобие человека в этом вся тяжесть вины «первородного греха», описанного в Ветхом зарете, но никогда не игравшего в концепциях иудаизма такой центр. роли; X. создало развитое иск-во усмотрения собств. виновности (ср., напр., «Исповедь» Августина): самые почитаемые христ. святые считали себя великими грешниками, и с т. зр. X. они были правы. Христос победил силу греха, «искупил» людей, как бы выкупил их из рабства у сатаны, приняв истязания и мучит. смерть (образ этой смерти на кресте эмоциональный и идейный центр всей христ. символики). X. высоко оценивает очистит. роль страдания не как самоцели (назначение человека  райское блаженство, срободное от страданий), но как самого сильного орудия в войне с мировым злом. Желательное с т. зр. X. состояние человека в этой жизни не спокойная безболезненность стоич. или буддийского мудреца, но «сердце болезнующее», напряжение борьбы с собой и страдания за всех (ср. культ добровольного нищенства, юродства, молчальничества, затворничества и т. п. в ср.-век. X.); лишь «принимая свой крест», человек, по учению X., может побеждать зло в себе и вокруг себя. Любая покорность («предстоятелям» в церк. иерархии и т. ц.) есть, с т. зр. X., аскетич. упражнение, в к-ром человек «отсекает свою волю» и через это парадоксальным образом становится свободным. Схождение бога к человеку есть одновременно требование восхождения человека к богу: человек должен быть не просто приведён к послушанию богу и исполнению заповедей, как в иудаизме и исламе, но преображён и «обожен». Если же он не исполнит этого назначения и не оправдает жертвенной смерти Христа, то погибнет на всю вечность: середины между славой и погибелью нет.

С этой концепцией связано чуждое другим религиям понятие «таинства» как особого культового действия, выходящего за пределы обрядности: если обряды символически соотносят человеч. быт с божеств. бытием и этим гарантируют стабильность равновесия в мире и человеке, то «таинство», по христ. пониманию, реально вводит божественное в жизнь человека  и служит залогом преображения, прорыва эсхатологич. времени уже в настоящем. Важнейшие из «таинств», признаваемые всеми вероисповеданиями крещение (инициация, по учению X. пресекающая инерцию наследств. греховности) и евхаристия, или причащение (вкушение хлеба и вина, мистически претворённых в плоть и кровь Христа, имеющие целью интимно соединить верующего с Христом, чтобы Христос «жил в нём»). Православие и католицизм признают ещё 5 «таинств», отвергаемых протестантизмом: миропомазание, имеющее целью сообщить верующему мистич. дары св. Духа и как бы увенчивающее крещение; покаяние, или исповедь; священство, или ординацию (возведение в духовный сан, дающий не только полномочие учить и вести верующих, но также в отличие от «духовенства» иудаизма и ислама власть совершать «таинства»); брак, понимаемый как соучастие в мистич. браке Христа и церкви; соборование, или елеосвящение (сопровождающееся молитвами помазание тела тяжелобольного елеем как последнее средство вернуть к жизни и одновременно напутствие к смерти). Понятие «таинства» и этика аскетизма взаимосвязаны в X.: последний, в отличие, напр., от буддийского, манихейского или стоич. аскетизма, ставит своей целью не только отрешение духа от плоти, но в идеале очищение и освящение самой плоти, её переход в состояние эсхатологич. просветлённости. Идеал аскетизма дева Мария, по преданию телесно «воспринятая в небесную славу». Характерно, что в протестантизме, где слабеет переживание «таинства», закономерно отпадает аскетич. идеал (упразднение монашества, почитания девы Марии и т. д.).

Став в 311 официально дозволенной, а к кон. 4 в. господствующей религией в Рим. империи (Константин I открывает ряд христ. императоров), X. поступает под покровительство, но также опеку и контроль гос. власти, заинтересованной в выработке у подданных единомыслия. Границы христ. мира нек-рое время практически совпадают с границами империи, так что сан императора есть сан единственного верховного светского предстоятеля всех христиан в мире (ср. халифат в исламе). Этот опыт определил визант. теологию священной державы и отчасти нек-рые традиции православной ветви X. (подчинённое по отношению к монарху положение иерархов, на Руси идея «белого царя», «третьего Рима» и т. д.), тогда как в зап. половине Рим. империи слабость, а затем и крушение государственности привели к подъёму власти рим. епископа (папы), перенявшей также и светские функции. Меняющийся в зависимости от условий эпохи и культуры политикоидеологич. контекст X. определил логику последоват. ряда церк. разделений («схизм»), в результате к-рых явились соперничающие разновидности X. («вероисповедания»). Уже в 5-7 вв. в ходе выяснения доктрины о соединении божеств. и человеч. начал в личности Христа (т. н. христологич. споры) от имперской церкви отделились христиане Востока, жившие вне греко-лат. языковой зоны: несториане, пользовавшиеся значит. влиянием вплоть до позднего средневековья в Иране и от Ср. Азии до Китая (ныне общины в странах Бл. Востока, а также «христиане св. Фомы» в Индии); монофиситы, пришедшие к господству в армянской, эфиопской, коптской (егип.) и т н. яковитской (сирийской) церкви; монофелиты, реликт к-рых-вторично соединившаяся с католиками маронитская церковь Ливана. К 1054 созрело разделение православной и католич. церквей (конфликт визант. теологии священной державы и лат. теологии универсального папства, осложнённый доктринарными и обрядовыми расхождениями). В России, гл. стране православия после гибели Византии в 1453, присущая визант. X. тенденция к отождествлению гос-ва, церкви и народа и к сакрализации быта привела в спорах 17 в. о норме обрядовой практики К расколу, в результате к-рого от православия отделилось старообрядчество. На Западе папство как реальность и идеология вызывало в ср. века протест как сверху, со стороны светских владык (особенно герм. императоров), так и снизу (лолларды, гуситы); на пороге нового времени, в условиях подъёма раннего капитализма, протест этот был суммирован Реформацией (16 в.), породившей неск. вероисповедных форм, к-рые вступили в конфликт с католицизмом и друг с другом: евангелич. вероисповедание (лютеранство), реформатское вероисповедание (кальвинизм, во Франции гугенотство, в англосаксонских странах пуританство и пресвитерианство), «церковь Англии» (англиканство), а также многочисл. секты. Если англиканство стремилось удержать догматич. основы, организац. структуры и обрядность католицизма, лишь отменив монастыри, а главное поставив на место вненац. супрематии папы внутринац. супрематию короля как главы церкви, т. е. отождествив церковь и гос-во в духе абсолютизма, то кальвинизм наиболее радикально выразил новые тенденции, дав форму раннекапиталистич. респ. духу Женевы Кальвина и Англ. бурж. революции 17 в. (концепция «мирского аскетизма» и предопределения как освящение бурж. бережливости и деловитой уверенности в себе). С явлением протестантизма в истории X. наступает т. н. конфессиональная эпоха: после кровавых попыток восстановить единство европ. X. на основе одного из наличных вероисповеданий (религ. войны 16-17 вв.) устанавливается компромисс по формуле: «Чьё царство, того и вера»; идея вселенской или хотя бы всеевроп. общины христиан уступает место идее гос. регулирования религ. жизни подданных в рамках суверенитета данного режима. Конфессиональная карта Европы приобрела после 17 в. стабильный вид: католицизм упрочился в романских странах (кроме Румынии) и в Ирландии, православие в слав. странах (кроме католич. Польши и Хорватии), в Греции и Румынии, протестантизм в германскосканд. странах (кроме католич. Австрии и Баварии). Наряду с жёсткостью религ.-политич. разделений происходят обратные процессы в религ. жизни как таковой: вырабатываются космополитич. и межконфессиональные типы религ. эмоциональной культуры и офиц. богословствования. Примером первого могут служить мистич. движения кружкового характера, проходящие в 17нач. 19 вв. поверх конфессиональных границ (пиетизм в лютеранстве, квиетизм и янсенизм в католицизме и т. п.), примером второго усвоение структур зап. теологии в правосл. Греции и особенно в России после реформ Петра I.

Секуляризаторские, антицерк. тенденции, наметившиеся с эпохи Ренессанса (см. Секуляризация, Атеизм), последовательно выявляются и широко пропагандируются мыслителями эпохи Просвещения. Отрицанию подвергнута не только практика церкви (что было обычно для ср.-век. вольнодумства и ересей), но и идеал X. как таковой; в противовес ему выдвигается идеал земного прогресса. Крушение традиц. монархич. режимов принесло конец тому «союзу трона и алтаря», к к-рому свелась идея христ. теократии (Великая франц. революция специально объявила в 1793 кампанию «дехристианизации»); миновала «константи-новская эра» официозного X. В этих условиях церковь (особенно зап. вероисповедания) стремится восстановить контакт с изменившейся реальностью и дать свои ответы на новые проблемы. Характерные для будущего тенденции ещё в кон. 19 в. выявил папа Лев XIII, стремившийся поднять междунар. престиж церкви и наметивший позицию в социальных конфликтах (призыв к классовому миру в 1-й энциклике по рабочему вопросу «Rerum Novarum», 1891; подчёркивание первичности прав индивида сравнительно с правами гос-ва). Одно из характерных явлений совр. X.ослабление конфессиональной розни (деятельность основанного в 1948 Всемирного совета церквей, взаимное снятие многовековых анафем между католич. и правосл. церковью в 1965 и др.). Наряду с клерикальным политич. консерватизмом имеют место попытки создать т. н. теологию революции, осуществляемые представителями католич. церкви в Лат. Америке (напр., в Сальвадоре). В целом же X. неизменно настаивает на том, что решение всех противоречий человеч. существования дано только в боге и отказывается признать таким решением социальные преобразования (см. также Религия).